А. Буров. Пастырские аспекты крещения ...
Опубликовано: right
, Включено: Jul-04-2009
Александр Буров (Санкт-Петербург): Пастырские аспекты крещения в свете наследия о. Александра Шмемана
Ваше Высокопреосвященство, достопочтенные отцы, матушка Ульяния, дорогие братья и сестры. Позвольте вам предложить не масштабное теоретическое обобщение, а некоторое свидетельство, имеющее сугубо практический и, по необходимости, личный характер, как и всякое свидетельство. Прошу прощения за, может быть, частое употребление местоимения первого лица в единственном числе.
Приснопамятный отец Александр Шмеман, будучи профессором, доктором богословия, деканом семинарии, видел себя скорее как пастырь, а не академический богослов. По свидетельству многих здесь присутствующих, он был пастырем добрым, и предлагаемый вашему вниманию доклад – прежде всего о пастырском эффекте трудов отца Александра в России в последние 20 лет. Я думаю, что это будет небезынтересно как для представителей западного православия, столкнувшихся с проблемой, условно говоря, четвертой и пятой миграций. Типологически эта проблема мало чем отличается от российской, украинской или белорусской ситуаций так называемого «второго крещения Руси», где также в последние десятилетия массы людей устремились по разным причинам в Церковь, которая оказалась к этому не готова. Как работают в этих условиях книги отца Александра, какие здесь есть ограничения? К прояснению ответов на эти вопросы мне хотелось хотя бы приблизиться в своем докладе.
Первое знакомство с трудами отца Александра для меня было исключительно практическим. Осенью 1991 года мы с дьяконом Сергием Пологрудовым (это нынешний архиепископ Петропавловский и Камчатский Игнатий) на платформе железнодорожного вокзала в Вильнюсе грузили пачки с книгами «Пути русского богословия» отца Георгия Флоровского и брошюрами «За жизнь мира» отца Александра Шмемана для отправки в Петербург, которому тогда только вернули историческое имя. Отец Александр для моего поколения – тех, кто начал свое воцерковление в конце 80-х и начале 90-х годов – был совершенно неизвестен. Его самиздатовские и имковские издания были нам недоступны, слышать его голос в передачах по радио «Свобода» по понятным причинам мы тоже не могли.
В СССР каждое новое поколение начинало воцерковление с нуля – это особенность российской ситуации. Некоторые мои знакомые репатрианты – те, кто вернулся после войны в Советский Союз из Парижа – говорили о том, что их очень поражало, что в России никто никому ничего не рассказывает в семьях. Это разительно отличалось от эмигрантской жизни, где жили рассказами о России. Поэтому приходилось начинать с нуля, и нам заново надо было открывать творчество и личность отца Александра. В это время все больше появлялось брошюр приснопамятного митрополита Антония Блума. Его искренние свидетельства всегда вызывали доверие. Владыка упоминал отца Александра Шмемана – это была хорошая рекомендация. Однако книги отца Александра, когда они появились, казались сложными, но это была сложность особого рода, хотя чувствовалось, что с митрополитом Антонием они были на одной почве и говорили на одном языке. Как стало позже нам понятно, это была почва русского религиозно-философского возрождения начала 20-го века. Отец Александр не хотел быть академическим богословом, он писал для простых людей. Его книги привлекали, волновали, в них чувствовался огонь, радость, о которой много говорили, даже, можно сказать, счастье, но понять их советскому человеку, даже студенту-гуманитарию, было не просто: проблема не в интеллектуальном, логическом понимании, а как-то они были мимо, не очень было понятно, о чем это. Сама проблематика, логика повествования казалась чужой. Легко было отождествиться с пятнадцатилетним Андрюшей Блумом, но понять то, о чем писал отец Александр, было труднее.
В первый день много говорилось о том, что отец Александр успешно использовал свое хорошее знакомство с русской литературой именно в катехизических целях. Надо опять иметь в виду разницу восприятия русской литературы для советского человека и для российского эмигранта. Если для русского эмигранта русская литература – это часть семейного предания практически, очень личное и очень близкое, это напоминание о той России, которой уже, наверное, никогда не будет, то для советского человека это, прежде всего, часть школьной программы: за нее ставили двойки, выгоняли из класса, т.е. это что-то принудительное. Поэтому, когда можно было прочитать какие-то примеры из литературы, это могло даже как-то насторожить: священник начинает говорить, как учительница по литературе, т.е. это не всегда работало. Нужна была какая-то предварительная подготовка для того, чтобы лучше понимать творчество отца Александра, и не только культурная, как в случае со всякими терминами вроде «космология», «экклесиология», «эсхатология». Нужен был опыт. Книги отца Александра предполагали наличие уже какого-то опыта, какого-то предвкушения, какого-то уже, но еще не.
В то время, выстаивая с младенцем на руках во время Литургии длинную очередь на исповедь, я воспринимал богослужение скорее как приятный эмоциональный фон для подготовки к беседе с исповедующим священником. Приводя своих знакомых на крещение, я старался попасть к священнику, который крестит долго, то есть не торопясь. Только со временем я и мои друзья научились различать некоторые места в богослужении, о которых можно было прочитать у отца Александра Шмемана. Это может показаться несколько смешным, но это происходило не сразу: выделить чтение Писания, пение Символа Веры или «Отче наш» – все это происходило постепенно. Все ближе становился его подход к богослужению, тем более что всякий изобразительный, иллюстративный символизм всегда казался чем-то надуманным и произвольным, как бы навязанным. Но оставался вопрос: что делать с тем, о чем пишет отец Александр, где все это можно увидеть, как принять участие в общецерковной молитве? Дьяконское, то есть очень громкое пение молитвы «Отче наш» хором мало напоминало молитву. Иногда на эти вопрошания можно было услышать ответы о том, что книги отца Александра вообще не для России, что он писал совсем для других людей. Это напоминает один диссидентский анекдот советского времени, когда диссиденты в заключении читают Декларацию прав человека, и входит надзиратель: «Что вы читаете?» – «Декларацию прав человека». – «А, это для афроамериканцев, это можно». Вот по такой же логике в отношении трудов отца Александра можно было услышать. Надо сказать, что что-то подобное я слышал и здесь, не в этом собрании, но в Европе. Что, например, чтение евхаристического канона – это чуть ли не особенность именно западного православия. И если его можно услышать в приходах Московского Патриархата, то это, опять же, как бы для Запада – такое Православие на экспорт. И вот, что делать в этой ситуации? Тем более, что так нелюбящий, как мы все теперь хорошо знаем, в России после публикации дневников «нажатия педали», отец Александр, тем не менее, настойчиво выделял литургичность, как чуть ли не главную характеристику Православия. И тут еще в книгах приснопамятного убиенного отца Александра Меня я вычитал о четырех ножках стола – так он образно называет четыре основных направления воцерковления: чтение Писания, дела милосердия, личная молитва и, конечно, литургическая молитва. В подмосковной Новой Деревне, где раньше служил отец Александр, ничего такого я не увидел, но после молитвы на его могиле в моей жизни начали происходить необычные вещи, можно назвать их чудесами. 11 марта 1994 года я оказался на необычной службе в одном из московских храмов. Поскольку настоятель был в больнице, прихожане служили вечерню мирянским чином: сотни людей вместе пели, не очень, может быть, музыкально, но молитвенно и как-то церковно, прислушиваясь друг к другу – другого слова не подберешь. В их облике не было ничего специально «церковного»: некоторые женщины стояли в брюках, без платков, мужчины в кроссовках и джинсах, но все молились. Это были обычные люди из московской толпы, несколько минут назад вышедшие вместе со мной из дверей метро. Так впервые, в храме Успения Божьей Матери в Печатниках, где тогда служил присутствующий здесь отец Георгий Кочетков, я узнал, что такое общая, а затем – литургическая молитва, пережил это, попробовал, что называется, на вкус.
Сейчас в российском домене сети Интернет можно прочитать опусы об опасности церковных либералов, к которым почему-то причисляют отца Александра. Авторы этих писаний сетуют о том, что вот люди начитаются таких книжек, как у отца Александра, и идут в ближайший приход, а там ничего такого они не видят, а то и нарываются на грубость или обскурантизм. И получается, как у одного из героев Достоевского Смердюкова: «Про неправду все написано». И, как следствие, срывы, конфликты, уход из Церкви.
Я благодарю Бога за то, что пережил реальный опыт церковной молитвы единым сердцем и едиными устами. Три года почти каждое воскресенье я приезжал из Петербурга и проводил в Москве воскресенье в приходе отца Георгия, впитывая каждое мгновение этого служения литургического, и позже помогая в алтаре. На этот опыт то, что я читал в книгах «Водою и духом», «Великий пост», «Евхаристия – Таинство Царства» ложилось как нельзя лучше. Во время воцерковления, катехизации эти книги были очень ценными пособиями, приобщающими к lex orandi Церкви. Потом отцу Георгию, играя на понятных чувствах, авторы известных российских газет пеняли, что, мол, у него студенты института (Свято-Филаретовского) учатся не по источникам и святым отцам, а исключительно по книгам отцов Александра Меня и Шмемана. Все это была ложь, не говоря уже о том, что в основном книги этих авторов рекомендовались не студентам, а именно оглашаемым, кроме, разве что «Введения в литургическое богословие» и «Евхаристии».
90-е годы в России были временем бурным – это время массового открытия храмов. Каждый, кто хоть что-то когда-то учил, был крайне востребован в Церкви. И, едва поступив в Свято-Филаретовский институт, я уже нес церковное послушание в качестве катехизатора одного из петербургских соборов. По благословению отца ректора Свято-Филаретовского института, мы вместе с еще одним выпускником огласительного училища при Свято-Филаретовском институте сами пришли туда и предложили свою помощь. Вначале нам поручили собеседование с желающими креститься (мы сами это предложили). Теперь уже нам потребовались пособия для того, чтобы устроить катехизическую деятельность. На первых порах очень помогла брошюра, выпущенная институтом, с текстами отца Александра Шмемана, Сергея Иосифовича Фуделя (известного российского духовного писателя) и отца Георгия Кочеткова. Приходилось довольно туго, мы находились между двух огней: с одной стороны – непонимание желающих креститься во что бы то ни стало и как можно быстрее, потому что уже накрыты столы и гости ждут, а с другой – клириков, которые тоже желают сделать побыстрее, потому что еще много дел. Общее настроение: «Что это за экклесиалогические новости со странным названием – катехизаторы?» Очень недавно это слово научились произносить без запинки у нас.
Наверное, нет в практике нашей Церкви таинства, которому повезло больше, чем крещению. Часто батюшки не то что не разговаривали с людьми, а даже не обращались к ним, не приветствовали, а сразу, войдя в помещение для крещения, поворачивались спиной и начинали довольно быстро читать требник по-славянски. То есть получалось, что в одном углу гвалт, шум, младенцы, бабушки, в другом – батюшка с требником, и все заняты своим и мало внимания обращают друг на друга. В этой ситуации книги отца Александра – немногие надежные союзники в преодолении этой ситуации. К ним всегда можно обратиться за советом.
Постепенно люди привыкают к нашим беседам. Самый распространенный вопрос: «Зачем креститься?» – это они нас спрашивают. Формулу можно найти на страницах книги отца Александра «Водою и духом» – очень просто: чтобы умереть и воскреснуть со Христом. Первая реакция – шок. Но ситуация сразу становится экзистенциальной: можно идти вглубь, можно готовиться к погружению, во всех смыслах этого слова. Чин оглашения, чин освящения воды, белые одежды, шествие вокруг купели и тому подобное – очень скоро началом беседы становится комментарий к самому чину крещения, по методу отца Александра: что лучше самого чина выявляет смысл и дух крещения? На какие-то мгновения люди становятся причастны этому смыслу, но пройдет еще как минимум несколько лет, прежде чем мы найдем взаимопонимание со священниками собора, когда время непосредственного совершения крещения будет опираться на ту беседу, которая была перед ним, на тот результат, которого она достигла: благоговения, тишины, внимания, а не игнорирования или иногда даже дискредитации того, что было сказано. Конечно, одного собеседования перед крещением недостаточно. Максимум, что удается сделать – это уменьшить риск профанации таинства, провести, как шутит один из сочувствующих нам священников, санобработку. Редко-редко, почти никогда после такого собеседования кто-то решается на длительную катехизацию. Это настоящий успех, к радости человека, катехизаторов и некоторых священников, потому что крещение действительно становится очень важным событием в жизни человека. Но чаще люди благодарят и уходят, чтобы, как правило, уже никогда не вернуться в храм. Среди части священников собора удается найти поддержку для проведения помимо собеседования длительной катехизации для желающих. Катехизация строится по методике отца Георгия Кочеткова и с его помощью, хотя это не очень афишируется. Желающих пройти катехизацию множество на самом деле и, как правило, это люди уже крещеные, уже прихожане с некоторым стажем, но совершенно не наученные и не устроенные в Церкви (я думаю, что вы сейчас хорошо представляете этих людей). Получается катехизация как бы задним числом. Людей привлекало и привлекает на катехизацию то, что предлагаемый вариант оглашения представляет собой не теоретический курс занятий, не курс лекций, а просвещение, приближающееся к древнему смыслу этого слова, т.е. просвещение, которое, по крайней мере, в ранней Церкви всегда понималось как неразрывное единство обучения, литургического опыта и духовной борьбы. Возвращение к древней норме взаимозависимости обучения (научения) и участия в богослужении. «Необходимо, – писал отец Александр, – и крещение здесь служит очевидно отправной точкой – вновь объединить учение и опыт Церкви, являемый и сообщаемый в богослужении, с тем, чтобы учение стало объяснением этого опыта, а богослужение – исполнением веры». Трудно конечно это воссоединение достичь в условиях традиционного, никогда не закрывавшегося прихода, где богослужение давно идет своим чередом и ни в каком участии народа не нуждается. Отец Александр ярко описал это самодостаточное богослужение. Поэтому довольно скоро встал вопрос о приходе, где максимально полно могли бы соединиться научение и богослужение. Таким приходом стал открытый в марте 1998 года в Петербурге приход Новомучеников и Исповедников Российских. В этом не имеющем традиций новом приходе удалось сразу начать служить, максимально учитывая приобщение нововоцерковленных к соборной молитве: с чтением Писания на русском и церковнославянском, проповедью после него и чтением евхаристических молитв вслух. К тому времени из выпускников действовавшего в Санкт-Петербурге по благословению митрополита огласительного училища при Свято-Филаретовском институте, Свято-Петровское братство активно приняло участие в приходской жизни.
Как показала практика, во всяком случае та практика, о которой я говорю, сам подход литургического богословия, предполагающий органическое соединение богословия и опыта Церкви, открывающегося в богослужении, черпание богословия со дна евхаристической чаши чрезвычайно плодотворен и успешно распространяется на многие сферы богословия. Бесспорно, новый опыт Церкви может давать пищу для богословских размышлений. Специалисты всегда найдут огрехи в любых трудах, в том числе и в трудах отца Александра, но было бы грешно игнорировать тот пастырский плод, что приносят труды Александра Шмемана в деле катехизации, собирания и устройства жизни церковной общины. Есть опыт успешного евхаристического возрождения: и в отдельных общинах, и в целых поместных церквах. И этот опыт говорит о том, что такие общины и церкви стоят перед вопросом: что дальше? И здесь есть обращение к опыту Древней Церкви, обращение к месту крещения, которое оно занимало в Древней Церкви. До 5 века о нем говорили, как о центральном таинстве, гораздо больше, чем о Евхаристии. Понятен акцент на Евхаристии, который делался в условиях эмиграции, диаспоры, особенно первого и второго поколения, когда все были крещеными с детства. Мы в России столкнулись с ситуацией, когда множество взрослых людей не крещены, и крестить их без катехизации представляется невозможным для совести священника или катехизатора, который ему помогает. И встает вопрос о возрождении представления о крещении именно как о таинстве просвещения, которое знала Древняя Церковь, соединяющее в себе и крещение, и миропомазание, и евхаристию. Отец Александр об этом пишет в книге «Водою и Духом», но он пишет об этом как о пожелании. И такая практика уже есть. Здесь можно говорить об успешной практике, знакомой мне с Преображенского содружества православных братств, также как и интересные находки в агапической жизни Церкви. И я надеюсь, что вот как это возвращение евхаристической чаши, которое произошло благодаря трудам отца Александра Шмемана, а до этого – отца Николая Афанасьева и началось с отца Сергия Булгакова (как известно, евхаристическая экклезиология – это его термин, его предложение), так и крещение вернется в собрание Церкви, и не будет исключительно частной требой, как это имеет место сейчас.
Набор текста http://shmeman.ru
______________________________
Для пола, возможно, подойдет паркетная доска tarkett. Спрашивайте в магазинах вашего города.
|
