Posted by right on 26.6.09 20:19 (5821 reads ) Об А.С. ПушкинеНа первый, поверхностный взгляд, слова “религия” и “философия” как будто плохо вяжутся с именем Пушкина. Может показаться, что в нашей общей беззаветной любви к нему всему этому места нет. На деле, однако, это не так. Лучшие русские умы уже давно начали всматриваться и вдумываться в духовную глубину мира, созданного пушкинской поэзией, изучать мироощущение, обличенное величайшим русским поэтом в бессмертную по красоте своей форму. Историк русской философии профессор Зеньковский категорически утверждает: “Пушкин был гениальный поэт, но он был и выдающийся мыслитель”. Эти слова профессора Зеньковского не следует понимать в том смысле, что кроме, так сказать, поэзии Пушкин был еще и мыслителем.
Нет, в том то и все дело, что и мысль Пушкина, и то, что следует назвать его верой, то есть, последняя глубина его мироощущения, его восприятие жизни, все это не только выражено в его поэзии, но образует ее существенный слой и ее глубину. Ту глубину, без которой поэзия Пушкина оставались бы, возможно, словесно прекрасной, но не была бы духовно-питательной, а нужно ли доказывать, что Пушкиным мы не только наслаждаемся, но в нем подлинно, и именно духовно, нуждаемся.
Так вот, первое, что нужно в этом мироощущении Пушкина отметить, это то, что красота, которая для Пушкина стоит в центре всего его видения мира, отождествляется со святыней. Да. И само слово красота у Пушкина всегда как бы перерастает чисто эстетические категории. Красота - это, конечно, не красивость, это всегда открытие известной глубины, известной сокровенной сущности мира и жизни, и потому явление красоты всегда целительно, всегда спасительно. В стихотворении “Художник-варвар” Пушкин говорит о красках чуждых, которыми этот художник-варвар чернит первоначальный рисунок. Чуждые краски эти, однако, со временем “спадают ветхой чешуей, созданье гения пред нами выходит с прежней красотой, «так исчезают заблужденья с измученной души моей, и возникает в ней виденье первоначальных чистых дней”.
Красота, можно сказать без преувеличения, - это для Пушкина прикосновение бога к душе, и потому также не будет преувеличением сказать, что отношение Пушкина к красоте - подлинно религиозное. Красота – святыня, перед которой Пушкин, это его слова, “склоняется в благоговении”. Это опыт Пушкина, это глубина его поэзии, и потому, по словам того же профессора Зеньковского, “в истории русской эстетической мысли никто так глубоко и так правдиво не говорил о преображающей силе красоты, как Пушкин”. Даже пушкинский Демон, когда взирает он на чистого ангела, чувствует, что в душу его снисходит что-то подобное благоговению. “Прости, - он рек, - тебя я видел, и ты недаром мне сиял, не все я в небе ненавидел, не все я в мире презирал”.
Благоговение перед святыней красоты не есть просто эстетическое любование. Оно имеет силу очищать душу и очищает, прежде всего, тем, что приводит ее к раскаянию, то есть пониманию страшной глубины, страшного уродства страстей. Пушкин, нужно ли напоминать об этом, не был святым. Страсти владели им постоянно, и вот, и с нашей теперешней точки зрения это поразительно именно видением красоты, прикосновением ее святыне к душе, душа кается, душа оживает, душа возвращается к богу. Когда в душу входит виденье чистой красоты, тогда сердце бьется в упоении и для него “воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь».
Вслед за Державиным, но неизмеримо и шире, и глубже, и прекраснее Пушкин положил основу той отнесенности русской литературы, подлинной русской культуры к высокому и святому, которое навсегда осталось для литературы этой ее подлинной мерой, ее внутренним судом. В этом смысле Пушкин действительно начало, основа, фундамент. С него действительно, так или иначе, но начинается всё.
22 июля 1978 года
|
